Матлахова Зинаида Сергеевна

(31.03.1921-05.01.2020)

     Зинаида Сергеевна родилась в д. Титово Чухломского р-на Ярославской обл. В 1.09.1939-8.08.1943 студентка 1-го Московского мед.института. На фронте с 1.09.1943-9.05.1945, хирург в медсанбате, затем в госпитале для легкораненых, 3-я армии, 1-й и 2-й Белорусские фронты. 

     Ниже приводятся воспоминания Зинаиды Сергеевны:

     «Я, Матлахова Зинаида Сергеевна, 31 марта 1921 года рождения, участник войны. Родилась в деревне Титово Чухломского района Ярославской области. Детство у меня было нормальное – с кошками, собаками. Была у нас собака очень смирная, довольно большая, не знаю, какой породы она была, но я с ней постоянно возилась. Я учила её зимой катать меня на санках, привязывала ей на шею вроде хомутика, привязывала к санкам, но не научила я её возить санки, а вот вперёд брошу кусочек – она за этим кусочком побежит, а я, если не успею за санки ухватиться, останусь, а успею – какое-то расстояние проеду. И был ещё кот у меня большой, старый уже, спокойный, ленивый. Я с ним чего только не вытворяла – пеленала его, качала его, как ребёнка… И он не убегал, пока не надоест – позволял мне. Потом надоест – убежит. В деревне у дедушки на лошади я каталась. Подведу её к забору, с забора на неё переберусь сначала на живот, потом – верхом, и какое-то время она меня возит. Лошадь тоже немолодая была, спокойная и довольно красивая – Красоткой звали, до сих пор помню. Один раз к забору подвела, но она не очень близко подошла, я стала перебираться – упала на свой живот между лошадью и забором. Дышать не могу, пришлось немножко полежать. Соседи увидели, что я упала, потом родителям рассказали, как я перелезала и упала. Потом отдышалась, всё равно подвела лошадь к забору и поехала. Плавать меня папа научил – там была маленькая речка и бочаги – вроде прудиков, и на этом прудике меня папа научил плавать. Там я жила до 9 лет. Два года я училась там в школе, очень хорошая учительница у нас была, а потом переехали в Москву и училась я в обычной школе-десятилетке. Кончила я её в 1939 году и в этом же году поступила в Первый медицинский институт. Нравилась мне медицина, нравилось мне лечить людей, а ещё больше это нравилось родителям. А брат мой старший, инженер, рассказывал всякие страшные вещи про медицину. Например, что девочка работала, препарировала на трупе, а у трупа руки свело – он её и обнял. Брат очень хотел, чтобы я пошла учиться на инженера. У нас, правда, двое ушли с первого курса. Одна всё время, как приходим в анатомичку, в обморок падала, а вторую тошнило постоянно. А я – ничего, даже маме приносила показывать препараты – сердце приносила, дольки мозга, почки. Так что я всё выдержала. Потом поступила на работу – ночью дежурить, а днём – в институт, иногда, правда, на лекциях засыпала.

     Войну мы не ждали, к ней мы не готовились. Я не знаю, кто как, мы жили на Красной Пресне, мои знакомые не готовились к войне. Потом мы как-то быстро перестроились. Может, в целом, в стране была обстановка, что должна быть война, но готовиться мы не готовились.

     22 июня 1941 года мы готовились к экзамену по анатомии. В это время мы как раз сдавали сессию. Нас было три подружки – я, Сметанина Маруся и Сухова Аня, мы всегда занимались у кого-нибудь вместе, потому что в анатомии, например, нужно было знать все кости, бугорки, как идут мышцы, сосуды... Одной было очень сложно, а так втроём – мы посмотрим по атласу и друг другу рассказываем, чтобы лучше запомнить. И вдруг мы услышали сообщение о начале войны. Все разбежались, конечно, по домам, а потом пришли в институт, и нам сказали, что институт будет эвакуироваться. Занятия прекратились, потому что шло наступление на Москву. Институт эвакуировался в Уфу. Я никуда не поехала. Я сразу устроилась на работу медсестрой на ночные дежурства, сначала даже сутками работала. Через три месяца примерно, когда от Москвы немца отогнали, мне пришла открытка из института, что начинаются занятия. Те, кто не уехал, мы продолжали занятия. Нам сократили «подсобные» предметы – физкультуру, обществоведение, ещё какие-то. Основные – хирургия, терапия, невропатология и немецкий язык. Четыре предмета основные, остальные – для общего ознакомления. Занимались безо всяких каникул, и на третьем курсе началась практика в больницах и госпиталях. У нас, в основном, практика проходила в клиниках первого медицинского на Пироговке, в первой и второй градской больницах. Ночами дежурили, иногда ассистировали хирургам на операциях и потом гос. экзамены.

     Я должна была закончить институт в 1944 году, а закончила 8 августа 1943 года, почти на год раньше. Нам выдавали дипломы, и уже через неделю нас обмундировали и отправили под Тулу, а там формировались госпитали. Сначала я попала в медсанбат, некоторое время я была в медсанбате, но недолго. Там, в основном, шла сортировка - санитары с поля боя приносят раненных, а врачи должны их рассортировать в госпитали и в какие: в полостные (повреждения в области грудной клетки и в брюшной полости), черепные (голова) и легкораненые - лёгкие раны, поверхностные раны, конечности, в основном. Потом попала в госпиталь для легкораненых, входивший в состав 3-й армии, действующей с 20 октября 1943 г. на 1-м и 2-м Белорусских фронтах (командующий 3-й армии генерал-полковник Горбатов Александр Васильевич). Армия геройски действовала в Орловской, Брянской, Черниговско-Припятской, Белорусской, Ломжа-Ружанской, Восточно-Прусской и Берлинской операциях.

     Мне повезло - попала в госпиталь не сразу на тяжёлых, потому что с легкоранеными работать легче - ещё у нас опыта не было - мы со студенческой скамьи пришли. Здесь я около года была. Кого нужно - мы оперировали, это всё заживало, и через какое - то время мы их возвращали на фронт. Потом меня перевели в госпиталь тяжелораненых - полостные ранения, ранения грудной клетки и брюшной полости и другое отделение - раненых в голову. Там у нас работали: невропатолог, хирурги, которые специально оперировали головы, мозг, а мы, молодёжь, были как подсобные. Была такая система в армии - войска начинали наступать - госпиталя близко совсем у армии, и иногда мы останавливались в 3 - 5 километрах от фронта. Мне повезло - я пришла в армию уже в 1943 - ем году - мы уже не отступали, а наступали. Мы останавливались за 2 - 3 километра, к нам привозили прямо с поля боя раненых, иногда мы сортировали, иногда медсанбаты. Оперировали кого нужно и отправляли в тыл. Сначала мы оперировали с опытными хирургами, мы были у них помощниками. Иногда легкораненых - ранения в руку, в ногу - мы сами оперировали. Был такой случай. У нас был раненый, которого мы не оперировали до тех пор, пока не отправили в тыл, сквозное ранение головы - пуля прошла через височные области. Всё было у него сохранено: все движения, он мог кушать, но он забыл всё - он не знал, как его зовут, откуда он, сколько ему лет. Потом он начал по капельке вспоминать: вспомнил фамилию, вспомнил, как его зовут, откуда он. Потом мы его отправили в тыл, дальнейшей его судьбы я не знаю.

     Такой случай был, когда мы получили не совсем качественную партию наркоза, и у меня на операционном столе во время операции чуть не умер солдат. Он не умер, он остался жив, операцию я доделала. Я так переживала... Я настолько тяжело это перенесла, что хотела бросить медицину. Двое суток я ходила как шальная, потом всё-таки восстановилась и начала работать.

   Очень тяжёлые бои были под Гомелем, в Белоруссии. Мы там заняли 5 деревень, и там у нас были все: и легкораненые, и тяжелораненые. Работали сутками. У нас был перерыв днём - обед и мыли перевязочную (2 часа), потом ужин (тоже 2 часа), тоже мыли перевязочную, готовили стерильные материалы, и ночью тоже перерыв 2 часа. Были молодыми - выдерживали такую работу. Раненых там было очень много. Мы принимали раненых, оперировали, кого возможно - отправляли сразу в тыл, кого нельзя отправить - лечили у себя, а потом госпиталь свёртывался, армия уходила вперёд, за ней тоже шли, останавливались в тылу - 3-5 километров и снова работали. Вот такими волнами мы всё время работали. Когда были бои, мы работали сутками, когда утихали бои, мы отдыхали немного, а потом - опять сутками.

    - Какие территории Вы освобождали?

     Я начала с Сухиничей на границе с Белоруссией, потом Жиздра... Я уже плохо помню города, я хорошо помню тяжёлые бои под Гомелем. Потом Пруссия, Германия. Город Алленштайн я хорошо помню, там в большом доме госпиталь развернули. А в Белоруссии для нас госпиталей специальных не было - мы и землянки строили под госпиталь, и палатки развёртывали, сами жили где-нибудь в деревне, а операционные развёртывали в палатках или в землянках. А вот в Алленштайне мы были в доме, но там у нас уже было мало раненых, и мы мало уже работали. Потом мы были на Берлинском направлении в городе Эркнере (пригород Берлина), там был у нас госпиталь развёрнут рядом с кайзеровской летней резиденцией. А потом, когда уже кончилась война, пришлось работать в немецких госпиталях. Мы были, можно сказать, надсмотрщиками, мы следили, чтобы немецкие врачи лечили раненых нормально, и чтобы мы могли их забирать к себе, а не отпускать в Германию. Там работали врачи - немцы, французы, а мы были контролёрами. На этом и кончилась для меня война.

     Девятое мая застало нас перед Берлином, в этом городе Эркнер. Там мы были в палатках, а когда по радио услышали, что война кончилась, мы все прыгали, кричали, песни начали петь, обниматься. Рады все были, не знаю как. У меня был пистолетик маленький - все патроны расстреляла. В Берлине мы были уже после войны на экскурсии, фотографии большие оттуда сохранились у меня.

   О местном населении освобождённых территорий…

  Мы с местным населением не общались. Когда мы были в Германии, если госпиталь располагался среди жилых домов, то мы не общались, а если немцы встречали нас, то всегда честь отдавали. У нас не было случаев, чтобы резали, убивали. У них такой порядок: победили – подчинились. А вот в Польше очень много случаев было, когда наших солдат, офицеров резали – по одному не ходили. Вот если, например, один в парикмахерскую пошёл, уже не выйдет оттуда – обычно, бритвой по горлу. Поляки относились к нам плохо. А в Германии в этом отношении было спокойно, потому что они подчинились.

    О том, как кормили на фронте…

   Кормили нас хорошо, деликатесов не было, но было нормально, сытно. Мясное что-то было, перловых каш много было, и картошка была. Даже ночью, когда мы оперировали, нам тоже делали что-то горяченькое и приносили прямо в операционную, а также чай, кофе. Кофе было мало, но иногда было, а чай был всегда. Пожаловаться нельзя – нормально кормили. Кухня у нас была свои, в котлах готовили и кормили нас хорошо.

    О трофеях…     

   Я никаких трофеев не брала, кроме открыток, по домам не ходила. А были и те, кто и по домам ходил. Но какие там трофеи – картины, посуда, столовые приборы. Перед демобилизацией нам выдали по комплекту трофейного постельного белья, полотенца и по одеялу шерстяному.

    О фронтовых хирургах…

   С нами работали очень хорошие хирурги. Сначала с нами работал хирург полостной, потом в неврологическом отделении работали терапевт и хирург по головному мозгу тоже очень опытные и очень хорошие. У нас же тогда рентгеновского аппарата не было – всё приходилось делать самим, анализируя состояние, анализируя обстановку, в которой раненый получил ранение – осколок, или пуля, или контузия. Это всё приходилось самим хирургам решать, основываясь на свой опыт. Мы, молодёжь, очень многому научились от них. Мне этот опыт помог в моей послевоенной работе.

    Послевоенная жизнь…

    После войны я работала в поликлинике. Вышла замуж, родилась дочь. Работала всё время больше рабочего дня, по совместительству, денег не хватало, родители у меня уже были старые – когда я родилась, папе было 40 лет. Папа немного работал, а мама постоянно не работала, была домохозяйкой. Мне приходилось семью обеспечивать. Замуж вышла за фармацевта, мы с ним вместе в армии были, но здесь он не захотел быть фармацевтом. Он поступил в техникум санитарной службы (канализация, водопровод, электричество). Очень трудно было и с продуктами. Дочь была с моими родителями, а я работала. Дальше тоже начала работать по совместительству. В 1948 году я заболела ревматизмом, на участке мне стало тяжело работать, и я перешла на мед. Пункт, чтобы мне не ходить к больным на дом. Я старалась для больных делать больше, чем обычно – и больничные листы открывала… Лечила больных. Потом перешла на работу в МИФИ – там реактор – там платили 15 процентов свыше, поэтому можно было работать уже не на полторы ставки, а на ставку и на эти 15 процентов. С 1954 года я работала в институте химической физики.

     О личности Сталина…

    Я очень осуждаю его за то, что он позволял своим лизоблюдам уничтожать людей, которые не нравились. За это я его осуждаю. А за то, что он страну от сохи до атомной бомбы довёл, я его приветствую, потому что если бы не эти ГУЛАГи, не такое стремление избавиться от людей, которые не нравятся, ведь не только он решал. Его прихвостни старались уничтожать тех, кто им не нравятся – это плохо, а то что он заставлял работать, заставлял учиться,  заботился о стране, страну вывел наравне с Америкой, Америка тогда с нами считалась – вот за это я его уважаю. За то, что он сделал страну могучей. Когда большевики пришли к власти, большая часть страны была безграмотной, сразу начали учить людей. При Сталине какие умы были ведущие! Я не могу всех перечислить, но много было таких людей, которых сейчас не найдёшь.

     Пожелания молодому поколению…

    Молодому поколению пожелала бы более серьёзно относиться к учёбе, к работе и к Родине. Такой, как наша Родина, больше нигде нет, с такой большой историей. И ведь Россия считается особенной страной, не такой, как другие страны, потому что сколько мы переживали тяжестей и возрождались всегда. Сейчас нам очень трудно, нас невзлюбили, Советский Союз невзлюбили, как систему. И нас не любили, но мы добились того, что нас стали уважать. Я думаю, что сейчас наша молодёжь должна о Родине больше думать, а не о деньгах. Сейчас вся жизнь построена на деньгах, а надо всё-таки больше думать об общем состоянии страны, а не о своих прибылях, потому что страна должна возродиться, быть сильной и могучей и всеми уважаемой. Не подчиняться Америке, не подчиняться Европейскому союзу, мы должны быть сами себе хозяевами, но хозяевами разумными, и беспокоиться о своей стране. Когда мы учились – наше поколение серьёзней было. Мы встретились через 10 лет после войны, и директор нам сказал, что мы были более серьёзные, более усидчивые, более вдумчивые, чем молодое поколение. Я хочу, чтобы наша молодёжь тоже серьёзней была – если учатся, то пусть достигают квалификации хорошей, совершенства в работе, тянутся к знаниям, а не только заботятся о зарплате. Я надеюсь, что следующее поколение будет более умное, более разумное и более преданное стране. Не надо стремиться уезжать заграницу, заграница есть заграница, а Россия – лучше всех для нас! В России лучше!»

От лица участников Великой Отечественной войны и от себя лично выражаю глубокие соболезнования родным и близким по поводу кончины Зинаиды Сергеевны.